Шарлотта Макконахи о синестезии, ярости и диких зверях. Интервью с автором романа «Когда-то там были волки»
Шарлотта МакКонахи — австралийская писательница, которая написала романы «Миграции» и «Когда-то там были волки». Мы перевели для вас интервью, где она рассказывает о своем новом романе о реинтродукции волков в Шотландском нагорье.
— Как и в случае с птицами в «Миграциях», ваши герои в романе «Когда-то там были волки» хорошо знают животных, которых они изучают и за которыми следят. На какой опыт или исследования вы опирались, чтобы так достоверно описать этих персонажей и животных?
У меня нет научного образования, поэтому для каждой книги мне необходимо глубоко погрузиться в тему, прежде чем я почувствую себя готовой приступить к процессу. Что касается волков, я много читала о биологах, которые взялись за чрезвычайно сложную задачу реинтродукции волков в Йеллоустоуне. Из их рассказов об этих исследованиях я много узнала о процессе и о самих животных, и меня очень вдохновили защитники природы, выполняющие такую важную работу по всему миру. Их истории действительно оживили для меня волков и заставили осознать, что у каждого из них есть индивидуальность и тайны, в которых можно влюбиться.
— У Инти редкое заболевание под названием «синестезия зеркального прикосновения». Что вдохновило вас, когда вы создавали Инти как персонажа?
У меня самой гораздо более легкая форма синестезии. Это означает, что моя память работает только путем связывания слов, чисел или звуков с цветом, формой и текстурой. Так что я уже осознавала, что у меня несколько иной образ мышления, когда впервые узнала об этом редком и экстраординарном состоянии. Я не могла перестать думать о нем и о том, как оно создает самую крайнюю форму эмпатии, которую может испытать человек. Физически ощущать то, что чувствует кто-то другой... Я могу себе представить, что это будет одновременно и глубокой близостью, и ужасным бременем. И я думаю, что это действительно то, о чем «Волки», — эмпатия и ее отсутствие, — поэтому то, что Инти бросает вызов ее собственному сложному отношению к эмпатии, казалось идеальным способом исследовать эту тему в книге.
— Человеческие персонажи и их отношения в романе так же сложны, как и отношения волков. Создавая персонажи людей и животных, вы имели в виду какие-либо параллели?
Не думаю, что я намеренно проводила параллель между ними, но я склонна инстинктивно искать отголоски и связи в истории, поэтому было естественно дать волкам ту жизнь, к которой Инти могла бы иметь непосредственное отношение и которая могла бы ее особенно тронуть. Например, волк, защищающий стаю своей сестры, или мать, в одиночку воспитывающая своих детенышей.
— Помимо того, что вы показали все нюансы поведения диких волков в новой среде, вы также эффективно и реалистично показали сопротивление этому местных жителей. Какие исследования помогли вам представить эту точку зрения?
Это, вероятно, было моей самой большой проблемой, так как эту точку зрения я принципиально не разделяю. Я, безусловно, большой сторонник усилий по сохранению и восстановлению дикой природы, и я искренне люблю волков, как я люблю всех животных, но я не хотела писать книгу, которая была бы похожа на лекцию. Мое намерение, когда я пишу о природе и изменении климата, состоит в том, чтобы поощрять дух объединения, а не разделения. Поэтому мне нужно было понять оппозицию моему собственному образу мыслей. Сначала я поговорила с фермерами, которых знаю лично, — как с друзьями, так и с семьей (мой отец занимается разведением овец и крупного рогатого скота в Австралии), чтобы узнать их мнение о гипотетических хищниках, завезенных на территории, близкие с их землей, и о том, какие у них могут быть страхи и опасения. Затем я много читала о конкретных проектах по ревайлдингу и о невероятном сопротивлении, с которым они столкнулись со стороны местных жителей. Я нашла интервью с фермерами Шотландского нагорья об их мнении о волках, которые потенциально могут быть возвращены, и это дало мне важное представление о моих собственных персонажах. Однако я думаю, что самым полезным было узнать истории о защитниках природы, которые нашли способы работать с фермерами, а не против них, были в состоянии понять точку зрения друг друга и работали над возрождением земли, которое принесло бы пользу всем.
— Хотя многие аспекты романа мрачны, ваша история также полна огромной надежды. Как вы взвешиваете и уравновешиваете это, когда пишете? Вы ориентируетесь на аудиторию или это больше о вашем собственном мировоззрении?
В этом романе есть очень мрачные моменты. Думаю, это потому, что я писала его, находясь в состоянии ярости. Куда бы я ни посмотрела, я могла видеть людей, причиняющих вред как миру природы, так и друг другу. Я не понимала этого, и мне казалось, что с меня достаточно. Но книга не монолитна. Это должно быть движение, трансформация. Таким образом, книга стала историей о женщине, которая потеряла способность доверять, видеть лучшее в людях, женщине, определяемой своей яростью, женщине, которой необходимо было бросить вызов природе и тем, кого она любила исцелять. Чтобы выйти за пределы этой ярости. Чтобы найти путь к чему-то более мягкому и спокойному. Когда она воссоздавала ландшафт, она должна была открыться изменениям внутри самой себя. Так что это стало и моим путем. Способ писать от отчаяния, от гнева и — к надежде. Я не хочу, чтобы читатели чувствовали себя хуже в конце книги, чем в начале, поэтому я всегда оставляю надежду, и это очень важно для меня — иначе зачем вообще писать. Так что, отвечая на ваш вопрос, я думаю, что это и то, и другое, — это мое собственное мировоззрение, и оно также предназначено для публики.
— Как и «Миграции», книга «Когда-то там были волки» призывают нас как читателей защитить то, что мы рискуем потерять. Ваши произведения всегда сосредоточены на животных и мире природы?
Нет, только последние семь или около того лет. Мое желание писать было вначале эскапизмом, фантазией, способом пережить приключения, не выходя из безопасности своей спальни. Только после романа «Миграции» я начала ощущать связь с окружающим меня миром и вдохновляться им, — и я не думаю, что это изменится. Я чувствую необходимость, как вы говорите, защитить то, что мы рискуем потерять, и мысль об этом иногда может быть ошеломляющей; трудно понять, что делать, что может сделать один человек перед лицом такой огромной проблемы. Единственное, что я умею делать, — это писать, и я надеюсь, что при этом я смогу общаться с читателями, которые чувствуют в себе ту же страсть, что и я.