Книга — это фотография определённого момента нашей жизни. Интервью с Ким Тхюи
Ким Тхюи родилась в Сайгоне в 1968 году. Спустя десять лет вместе с родителями она покинула Вьетнам. Получив возможность жить в Канаде, её семья обосновалась в маленьком городке в провинции Квебек. Тхюи получила высшее образование в области переводческой деятельности, лингвистики и юриспруденции в университете Монреаля.
В 2009 году она поразила сначала канадскую, а затем и международную литературную сцену своим дебютным романом «Ру», сюжет которого перекликается с её историей приезда в Канаду в качестве беженки, работы, учёбы, создания семьи и воспитания ребёнка-аутиста.
Впоследствии Тхюи написала ряд книг, в том числе для детей, и кулинарный сборник любимых рецептов вьетнамской кухни. Также издала две работы, посвящённые аутизму, в жанре нон-фикшн.
Книги Тхюи проданы суммарным тиражом свыше 850 000 копий в 40 странах мира и переведены на 29 языков. В 2013 году Тхюи стала кавалером Национального ордена Квебека, а в 2023-м — кавалером французского Ордена искусств и литературы. Отмечена медалью почёта Национального собрания Квебека. Является почётным доктором университета Бишопа и университета Конкордия.
Впервые на русском языке выходят две её повести — «Ру» и «Эм», сведённые издательством NoAge в одну книгу.
Мы перевели для вас интервью с Ким Тхюи о счастливых случайностях, вьетнамской кухне, языковых нюансах, красоте вокруг, вдохновении и телефонных розыгрышах.
— Как вы стали писательницей?
— На самом деле всё это случайность. Вся моя жизнь вообще случайна, начиная с того, что мне не суждено было выжить, — я родилась очень, очень слабой и маленькой. Я и осталась маленькой — мой рост всего пять футов (около 150 см). В детстве я весила пять фунтов (2,3 кг), и у меня была аллергия на яйца, рыбу, молоко. Дул ветер, и я распухала. Когда становилось холодно (ниже 32 °C во Вьетнаме), я простужалась. Я много плакала.
После того, как мы бежали из Вьетнама, и наша лодка причалила в Малайзии, нашей первой едой были сардины, — после четырёхдневной голодовки. Поэтому я их съела. Каким-то образом на этой лодке я потеряла всю свою аллергию! И не реагирую ни на одну рыбу до сих пор. Мне действительно подарили вторую жизнь.
Всё моё тело перепрограммировалось прежде, чем я успела отреагировать. Это случилось не только со мной, но и с невесткой моей тёти, которая путешествовала с нами. У неё была тяжёлая астма и не осталось лекарств, и мы все думали, что она умрёт. У неё не было ни одного кризиса — и приступов у неё не было за последние тридцать пять лет. Так что я была не единственным чудом. Я знаю, что вся наша лодка была чудесной!
Наша семья попала в Канаду случайно. Представители многих стран проходили через лагерь беженцев, чтобы отобрать своих. Первая делегация была канадской. Мои родители говорили по-французски, поэтому нас выбрали очень быстро. Сами мы бы никогда не выбрали Канаду: моя мать думала, что в этой стране есть только иглу, а зима длится двенадцать месяцев в году! Она была убеждена, что мы тоже будем жить в иглу. Но Канада была нашим шансом покинуть лагерь, поэтому мои родители думали, что мы сможем сначала добраться до Канады, а затем покинуть иглу и после этого поехать в США. В лагере было так плохо; нам просто нужно было уйти. Теперь мои родители — настоящие канадцы.
— Изначально вы выбрали карьеру переводчика?
— Пожалуй, перевод был единственной частью моей жизни, которую я сама выбрала. Я любила литературу и хотела изучать французскую литературу, но моя мать сказала: «Что ты можешь сделать с такой степенью? После этого нет никакой профессии!» Я тогда ещё не знала, что смогу быть профессором, или журналистом, или писателем. Поэтому я решила стать переводчиком, потому что всё ещё могла работать с языком. Чего я не осознавала, так это того, что нужно владеть как минимум двумя языками, а я не овладела ни одним!
Моим первым уроком в университете было творческое письмо, и это меня очень взволновало. Перед промежуточным экзаменом профессор вызвал меня и настоятельно предложил мне сменить академическое направление. Его класс, объяснил он, был построен на трёх блоках прохождения: первый — знание французского языка, второй — участие в занятиях, третий — творчество. За первый блок он поставил мне ноль, который я заслужила. До университета я изучала естественные науки и достаточно знала французский язык для этого, но по сравнению со специалистами по языкам мои лингвистические знания были нулевыми. Моя оценка за участие была нулевой. От нас требовали комментировать переводы других людей, и моим единственным комментарием было: «Ух ты, это было так хорошо!» Поскольку у меня не было языка, я не могла анализировать текст на логическом, грамматическом уровне — это было выше моего понимания.
Я продолжала посещать эти уроки только потому, что не хотела унижений от матери, которая мне «так и сказала». Я предпочитала, чтобы меня унижали сверстники и учителя, а не моя мать. Не знаю, как я это сделала, но диплом я получила, хотя и знала, что, вероятно, никогда не стану переводчиком, потому что я недостаточно хороша для этой работы. И оценки мои также были недостаточно хороши, чтобы вернуться к науке и поступить в медицинскую школу. Мой брат посоветовал мне попробовать себя в юридической сфере. Что я и сделала.
По счастливой случайности меня наняла одна из крупнейших юридических фирм Канады. Я думала, что прохожу собеседование на летнюю работу, и единственная причина, по которой я выбрала эту фирму, заключалась в том, что интервьюер был таким красивым! Я такая поверхностная, но если бы он был уродлив, моя жизнь могла бы быть совершенно другой!
В офисе только в Монреале работала сотня юристов, и мне было интересно, чем они все занимаются. Первый мой проект был во Вьетнаме — меня нанял опытный юрист, возможно, потому, что я была единственной вьетнамкой. Итак, я вернулась во Вьетнам на три-четыре года, родила там первого ребёнка. Я познакомилась со своим мужем в той же фирме, и он тоже устроился на работу во Вьетнаме. Потом фирма перевезла его в Таиланд, в Бангкок, где у нас родился второй ребёнок. Когда наш первый ребёнок начал говорить по-тайски лучше, чем по-английски и по-французски, мы подумали, что, возможно, ему следует знать язык, на котором я смогу с ним говорить, поэтому мы вернулись в Монреаль.
— И снова пришлось открывать себя заново?
— Почему-то я думала, что никто не возьмёт меня на работу в Монреале, поэтому займусь-ка я своей собственной работой. Так я открыла бутик и ресторан. Муж спросил: «Ты умеешь готовить?» Я сказала ему: «Нет, но я научусь». По большей части это место должно было быть арт-бутиком — я продавала современное азиатское искусство от дизайнеров, с которыми познакомилась, когда жила в Юго-Восточной Азии. Я подумала, что смогу познакомить жителей Монреаля с современной вьетнамской едой. Еще десять или пятнадцать лет назад у нас в Канаде не было подходящих ингредиентов для приготовления хорошей вьетнамской еды. Я подумала, что, поскольку у меня была возможность есть настоящую вьетнамскую еду, пока я жила во Вьетнаме, я могла бы предлагать её здесь. Я мечтала, как люди будут приходить, чтобы перекусить и насладиться искусством. Но потом ресторан стал больше, чем я могла себе представить. Я не знала, что ресторан может отнимать так много времени! Совсем не то, что готовить дома! А когда мы жили в Азии, у нас была вся помощь — няни, уборщицы; я даже никогда не была полноценной матерью, пока мы не вернулись сюда. Внезапно я осталась одна с двумя маленькими детьми и рестораном, и я подумала, что умру! Я просчиталась!
Я готовила в основном одно блюдо в день — у меня не было выбора. В меню — одна закуска, одно основное блюдо, один десерт. Никакой замены, получаете то, что получаете, и не можете сказать, что у вас аллергия на тот или иной продукт. Клиенты думали, что это новая концепция, хотя на самом деле я просто не могла сделать ничего большего. Почему-то им это нравилось.
Я делала это в течение пяти лет, до конца срока аренды. Когда я открывала ресторан, я не знала, что наш второй ребёнок страдает аутизмом, — диагноз ему поставили после открытия. Мне пришлось узнать очень много об аутизме и о том, как помочь ему с ним, как справиться.
— Как вы всё это вытянули?
— Жизнь была очень требовательна к времени. Я научилась очень быстро засыпать и быстро восстанавливаться. Пару раз я засыпала за рулём, один раз проехала на красный свет и врезалась в пару машин, потому что заснула, — нога на тормозе стала легче, и машина просто поехала! Был час или два ночи, я тогда выучила много матерных слов от других водителей.
Чтобы не засыпать за рулём, я ела семена арбуза: когда их ешь, нужно очень сконцентрироваться, потому что они такие крошечные. Я начала колоть эти семена, чтобы не заснуть. Но со временем они повреждают зубы, поэтому мой брат-дантист сказал, что мне нужно остановиться.
Через месяц я закрыла ресторан. Я закрыла его просто так — однажды утром проснулась и сказала: «Вот и конец этому безумию». Я дважды попадала в больницу — я не разбила машину, но моё тело разбилось. Оно больше не подчинялся моим приказам, оно просто сдалось.
Я закрыла ресторан в понедельник и думала, что на следующий день мне придётся приступить к работе в офисе. У меня уже было несколько предложений. Но мой муж сказал мне: «Нет, ты на скамейке штрафников целый месяц; подумай о том, чем ты действительно хочешь заниматься».
— Что вы сделали со всем этим новым неструктурированным временем?
— Я не знала, чего искать и чего желать в течение этого месяца. Поэтому я схитрила, сделав несколько заметок в компьютере. Мне это очень понравилось — мне было просто весело собирать заметки. Когда мой месяц закончился, это была середина июня. Было уже лето, и муж сказал: «Не начинай сразу работать. Поехали в отпуск, подожди до осени». К тому времени я была рада подождать, потому что начала испытывать пристрастие к писательству. А осенью муж начал новую работу, было много разъездов, и он попросил меня остаться дома на месяц или два, пока его новая работа не устроится. К тому времени моя задница уже приняла форму любимого стула, потому что мне очень понравилось писать.
К зиме я решила, что посвящу писательству целый год, с мая по май. Когда я работала в ресторане, у меня был друг, который, как я думала, был библиотекарем. Он всегда сидел один в углу и что-нибудь читал. Я просила официанток, чтобы они сообщали мне, когда он доходит до чаепития, чтобы я могла выйти из кухни, сесть с ним и по-дружески поболтать. Он оказался крутым продюсером, который пришёл в мой ресторан, чтобы спрятаться! Он позвонил мне после того, как я закрыла ресторан, чтобы узнать, чем я занимаюсь, поэтому я сказала ему, что нахожусь на штрафном сроке, убиваю время и веду записи. Он попросил меня показать их ему, — к тому времени у меня было около двадцати страниц, — и двадцать четыре часа спустя он сказал, что хочет послать мои записи другу, который в итоге стал моим издателем. Я даже не думала, что смогу уложиться в двадцать пять страниц, но друг-издатель был готов взяться за это!
Я не отдала ему рукопись, пока она не была закончена. У меня дома не было принтера, поэтому подруга пришла со своим принтером в наш сад, мы подключили его, я распечатала два экземпляра и отправила один издателю. Я отправила его по почте, и всё закрутилось очень быстро, а остальное уже история.
Кстати, меня зовут не Ким Тхюи. Мое полное имя Ким Тхюи Ли Тхань. Но название книги было таким коротким, а моё имя рядом с ним было слишком длинным, поэтому они просто решили использовать только Ким Тхюи! Это безумие, нет? Когда вы выбираете имя, подходящее к обложке книги? Но именно поэтому теперь все думают, что Ким Тхюи — это моё полное имя. Но Ким Тхюи похожа на Мари-Клер — это как имя, но теперь люди думают, что Тхюи — моя фамилия. Так что у меня довольно много проблем, особенно в аэропортах. Обычно издатели бронируют мне билеты, указывая, по их мнению, моё имя, но это не моё полное имя, и, поскольку я никогда не путешествую с книгой, я не могу доказать, что это я.
— Ваша первая книга — «Ру». Что вы думаете о ней спустя более десяти лет?
— В «Ру» есть места, с которыми я уже не согласна. Например, я написала, что все заменимы — и сегодня совершенно с этим не согласна. Каждый человек приносит мне уникальные эмоции. Я была глупа! И рада видеть, что изменилась, что продолжаю развиваться. Книга — это фотография определённого момента жизни.
— У вас в голове крутятся как минимум три языка — вьетнамский, французский и английский. Влияет ли регулярное многоязычие на ваше письмо?
— Нет, вовсе нет, потому что я умею писать только по-французски. Французский язык — это язык, который дал мне вторую жизнь, второе рождение. Для меня французский — язык любви. Я никогда не смогла бы писать на другом языке, потому что, когда я пишу, я говорю о красоте, а когда вы говорите о красоте, вы не можете использовать какой-либо другой язык, кроме языка любви.
Я не очень хорошо овладела вьетнамским языком: знаю лишь базовые вещи, это язык, на котором я говорила дома в детстве. Поэтому когда я говорю на нем сейчас, я всё ещё говорю, как ребёнок. Я уехала из Вьетнама, когда мне было десять. Азиаты мало говорят об эмоциях — мы о них пишем, но не вербализуем эмоции друг другу. Я думаю, что люди начинают уметь определять эмоции только после десяти лет, поэтому все эти ощущения, чувства я могу определить только по-французски. Во вьетнамском языке я недостаточно хорошо владею нюансами. Например, я знаю слово «печаль», но не знаю «ностальгия» или «меланхолия». Наверняка есть так много слов, которые существуют только во вьетнамском, только в английском и только во французском языках. Я в постоянном разочаровании. Чувствую, что у меня нет языкового инструмента — нет возможности выразить всё, что я хочу выразить. Так и умру разочарованной.
Несмотря на то что у меня была возможность вернуться в качестве юриста на три года, вьетнамский язык, на котором я там говорила, — это что-то другое. Я работала с консультативной группой премьер-министра Вьетнама по политике реформ. Язык для этого был очень сложным и точным. Гражданский кодекс Вьетнама находился в стадии разработки, поэтому его формулировки были очень техническими. Мне пришлось учиться говорить с нуля.
Английский пришёл ко мне благодаря работе юристом. Когда я говорю по-английски, я становлюсь более деловым человеком. Я ближе к делу. По-французски я не могу быть точной, я всегда теряюсь по пути. На английском языке я могу быть более структурированной. Но я не умею писать по-английски. И думаю только на французском. И кроме того, французский язык — это язык, который ассоциируется у меня со свободой, потому что Квебек и жители Квебека дали мне свободу быть.
— Считаете ли вы, что жителям Квебека в целом легко или трудно видеть красоту? Быть благодарными за то, что у них есть?
— Это печально, но я провела десять лет жизни с комендантским часом, а мои родители и того дольше. Когда я приехала в Квебек, в первые вечера мы были поражены тем, что можем выйти на улицу в любое время, ни у кого не спрашивая разрешения. Мы больше не знали, как использовать эту свободу; это было очень странно.
Кроме того, меня ещё завораживает то, что вода течёт из крана. Это показывает, что в какой-то момент моей жизни у меня не было доступа к проточной воде. А здесь мы зачастую пускаем воду течь надолго, не беспокоясь об этом. Человека, у которого никогда не было недостатка в воде, сложно удивить работающим краном.
Однажды я отправился в поход со своими родственниками в охотничий лагерь, и они подготовили меня так, как будто мне никогда не приходилось жить почти ни с чем. Изобилие настолько прочно вошло в нашу жизнь, что люди хотят отправиться в поход, чтобы жить в нищете. Поскольку вы каждый день спите на мягком матрасе, бывают моменты, когда вы чувствуете необходимость пойти спать в палатку. Но если вы когда-нибудь жили в лагере беженцев, можете быть уверены, что ваша мечта — не спать в палатке.
Мы так давно здесь не видели войны, есть несколько поколений, которые никогда не видели зоны боевых действий. А мир невидим, поэтому оценить его очень сложно. Мы говорим об этом только тогда, когда его уже нет.
Мне трудно не видеть красоту, потому что я постоянно практикуюсь в этом. Речь идет о тренировке глаз, потому что это не наш первый инстинкт. Например, на трассе, если происходит авария, все тормозят, чтобы посмотреть. Мало кто захочет смотреть на крошечные жёлтые цветы на обочине дороги. Но как только вы их увидите, как только я вам их покажу, я уверена, вы не сможете оторвать от них взгляд.
— Что вас вдохновляет?
— До сих пор у меня никогда не было недостатка во вдохновении просто потому, что то, что я делаю, — это не фантастика. Я просто пытаюсь записать реалии, которые вижу и которыми хочу поделиться. Но я не могу описать всего! Есть так много того, что можно сказать. Мне не хватило бы всей жизни, чтобы сказать всё, что я хочу сказать.
Я люблю путешествовать и наблюдать — от одного разговора к другому история строится сама собой. И когда я сажусь писать, возникает ещё одна история. Часто мне не терпится написать, просто чтобы узнать, что происходит с персонажем, как это делает читатель! Я зритель своей собственной истории.
— Вы никогда не мечтали стать юристом или ресторатором и уж тем более писателем. Так что же произошло, когда вы узнали, что ваши записки получили заветную литературную премию Governor General’s Award в области художественной литературы?
— Мне позвонили из канцелярии и сказали что-то вроде: «Мы рады сообщить, что вы — лауреат премии Governor General’s Award этого года в области художественной литературы». Я только что вернулась с конференции. Помню, что на мне была совершенно старая юбка, которая была мне мала (я ношу её, чтобы напоминать себе, что не стоит становиться больше этой юбки), а также слишком маленькая рубашка. Первое, что я сделала, открыв дверь своего дома, — это расстегнула молнию на юбке и оказалась полуголой. Тут и зазвонил телефон. Я правда не знала, что означает слово «лауреат».
— Что значит, вы не знаете, что такое «лауреат»? — спросила женщина по телефону. Видимо, она подумала, что я шучу, но это не так. В свою очередь, я подумала, что это розыгрыш с местной радиостанции, поэтому засмеялась и сказала:
— Эй, радиолюбители, я не Сара Пэйлин! Я знаю, кто вы!
И она сказала:
— Я звоню из Оттавы.
— Да ладно, вы меня не проведёте! Перестаньте даже пытаться, — сказала я.
Ей пришлось класться своей матерью, и тогда я испугалась, ведь с матерями не играют! И поэтому я сказала ей:
— Ок, можем ли мы сделать это снова? Можете ли вы позвонить мне ещё раз? Я полуголая, что неуместно для подобных новостей. У меня одна грудь висит. Это просто неправильно.
Кроме того, я также хотела дать ей возможность ещё раз поговорить со своей командой, чтобы убедиться, что после всего этого они всё ещё хотят вручить мне эту награду. Как можно было вручить литературную премию человеку, который даже не знает, что такое «лауреат»?
Она не согласилась на это:
— Я занята. Мне нужно позвонить ещё десяти людям. Просто будьте готовы 28 ноября поехать в Оттаву.
Я считаю писательство своей привилегией. Каждый раз, когда я притворяюсь, что работаю, я смеюсь внутри. Когда я говорю, что собираюсь на два дня в отель поработать, я на самом деле собираюсь весело провести время, играя словами.
Дэни Лаферьер сказал, что главное качество, которым должен обладать писатель, — это уметь просидеть на заднице восемь часов. Я очень хорошо умею сидеть на месте, я очень спокойна. Но жизнь вокруг меня движется, она приходит как цунами.
В отеле вокруг меня царит тишина. Когда я дома, всё говорит со мной, я знаю историю каждого предмета. В отеле ни один объект не говорит со мной, я ничего не помню. Подушка на диване — это подушка, вот и всё. И это успокаивает мой разум.
Photo : Carl Lessard