С детства никакая другая судьба мне не казалась настолько желанной, кроме как писать и найти читателей. Интервью с Жаном-Луи Байи
Жан-Луи Байи, автор романа «Чистые руки», рассказал о литературных предпочтениях, любимых персонажах, русских писателях, красоте и богатстве французского языка, вдохновении и энтомологии, различиях героя и ученого, обычном дне и большой мечте.
— Расскажите, пожалуйста, о том, с чего начался ваш творческий путь в литературе.
— Я всегда писал. С детства никакая другая судьба мне не казалась настолько желанной, кроме как писать и найти читателей... Мои первые тексты, в основном, рассказы, публиковались в литературных журналах, что прибавило мне уверенности в себе. Так, в 1989 году я предложил издательствам свой первый роман «Год пузыря» (L’Année de la bulle). Он вышел в крупном издательстве «Робер Лаффон». С тех пор я опубликовал с дюжину романов — в основном этот жанр.
— Какие книги вы любили читать в детстве? Какие книги окружали вас дома?
— Мой отец был учителем французского, а мать — ярая читательница: я всё время был окружен книгами! В то время картинки и интернет не составляли конкуренцию чтению... Книга была для меня таким же ценным подарком, как сегодня для ребёнка — новейшая видеоигра. Читать я начал с книг графини де Сегюр — русской! Я читал всё подряд, что под руку подвернётся: приключенческие романы, детективы, биографии. В то время юношеская литература не гнушалась длинными предложениями, богатым лексиконом и пользовалась всеми грамматическими временами глаголов. Сегодня издатели позволяют себе переписывать книги, которые я читал в детстве, например, романы Энид Блайтон: они убирают длинные фразы, редкие или считающиеся устаревшими слова, passé simple (особое книжное время глаголов во французском языке, простое прошедшее) — всё переписывается в настоящем времени. Такие решения — приговор молодёжи, которая не познает красоту и богатство своего языка: некоторые французы именно поэтому ищут старинные издания в подарок детям. Подобный издательский произвол меня пугает.
— Кто был вашим любимым литературным героем?
— Сложно вспомнить, кто мне нравился в детстве. Хочется ответить: Кадишон, ослик из «Воспоминаний ослика», первой книги, которую я прочитал в возрасте пяти лет. Однако каждый раз, когда я открывал очередную книгу, её герой постепенно становился моим любимым. Из авторов двадцатого века, вот совсем наугад, я бы назвал Сидролина и графа д’Ож: в «Голубых цветочках» Раймона Кено эти двое снятся друг другу, что позволяет мне назвать не одного, а целых двух любимых персонажей!
— Кого из современной французской литературы вы читаете сейчас?
— Сейчас я читаю романы Патриса Жана... Я открыл его благодаря Марии Пшеничниковой, а оказалось, что он живёт всего в нескольких километрах от меня! Также Пьера Мишона, Жана Эшеноза — читаю и перечитываю их произведения без устали.
— Есть ли у вас любимые русские писатели?
— В данном вопросе у меня максимально классические вкусы: Достоевский, Чехов, Толстой, Гоголь и т. д. Ужасно люблю всех ваших великих и неисчерпаемых писателей. Ещё Набоков, хотя большая часть его произведений написана на английском. Также Натали Саррот: её автобиографическая книга «Детство» описывает, помимо всего прочего, годы, проведённые в России. Должен признаться, что, кроме Солженицына, с современной русской литературой я практически не знаком, что, конечно, очень жаль.
— Что вас вдохновило на написание романа «Чистые руки»?
— «Воспоминания энтомолога» Жана-Анри Фабра были в библиотеке моих бабушки с дедушкой, мама часто рассказывала мне об этом труде. В момент, когда пришлось разбирать вещи в их доме, я унаследовал одиннадцать томов. Так я открыл для себя увлекательное произведение, оригинальный стиль и, сверх того, удивительного персонажа — энтомолога Жана-Анри Фабра. Я почувствовал, что из этого произведения и биографии учёного можно построить целый роман, хоть мне и пришлось отойти от реального персонажа.
— Увлекаетесь ли вы энтомологией?
— Нет! Но творчество Фабра открыло мне восхитительный мир насекомых. По воле случая ещё один мой роман, вышедший двенадцать лет назад, тоже повествует о насекомых, которые называются «работники смерти». Так как эти оба романа переведены на русский, можно подумать, что крошечные существа занимают особое место в моём сердце, но это не так!
— Почему прообразом главного героя стал Жан-Анри Фабр? Что вас привлекло в его биографии?
— Он был человеком очень скромного происхождения, ничто не предполагало, что он станет учёным, прославленным на весь мир, — но именно так и случилось. Ему пришлось строить карьеру на периферии университетов, куда его так никогда и не приняли. Одним словом, он сам себя сделал: одного этого достаточно, чтобы стать героем романа.
Но я не ограничился лишь этой основательной историей, я наделил своего персонажа тёмными наклонностями, которых никогда не было у настоящего Фабра! Так у меня получился гораздо более проблемный персонаж, чем его модель, персонаж, который провёл столько времени с насекомыми, что им завладела их аморальность, вот как с доктором Франкенштейном, не правда ли? В своем романе в некоторой притчевой форме я иллюстрирую одновременно и большую литературную тему, и вневременную реальность.
— В чем разница между Антельмом и Жано-Анри Фабром?
— Большая разница в том, что я придал этому честному, волевому человеку практически криминальные черты (даже если он сохраняет в глазах общественности чистые руки). Огромный разлад между реальностью и выдумкой! Но именно этой ценой Антельм становится, как я уже сказал, выражением одержимого духа науки, пусть и в обход морали. Я не хотел писать биографический роман, вот почему я изменил имя героя. Я сохранил многие черты самой биографии, но никогда не упускал из виду желание превратить Фабра в выдуманный персонаж, которому я сочиню чувства, желания, как и любому другому воображаемому герою.
— Почему вам интересно творчество Яна Фабра?
— Я познакомился с творчеством Яна Фабра давно, через театр. Несколько лет назад я увидел в Королевском музее изящных искусств в Брюсселе его внушительное произведение, созданное из тысяч панцирей скарабеев — восхитительно. Мне показалось, что он действовал примерно теми же методами, что Жан-Анри Фабр: тот тоже создал произведение искусства, поскольку «Воспоминания энтомолога» — творение действительно великого художника. Они оба действовали из восхищения красотой природы. Где-то я читал, что Ян Фабр признавался в родстве с Жаном-Анри. Не уверен, что это правда, но даже если эта связь воображаемая, она наполнена столькими смыслами.
— Вы состоите в УЛИПО, но в этом романе нет сложных языковых загадок. Почему?
— Я не состою в УЛИПО, хотя знаю некоторых улипийцев и прочёл много их трудов. Формальные исследования УЛИПО иногда приводят к великим книгам: Перек, Кальвино, а среди недавних примеров — Эрве Ле Телье с его романом «Аномалия», имеющим огромный успех во Франции. Я лишь написал одну небольшую книгу, вдохновившись творчеством Перека: переписал в стихах, но без использования буквы «е» знаменитую поэму Гийома Аполлинера «Песня несчастно влюблённого».
— Расскажите о том, как проходит ваш день, чем вы любите заниматься.
— Долгое время я жил жизнью учителя в ритме подготовки занятий, преподавания и проверки домашних заданий. Писательство стало «украденным» временем, за пределами работы и семейной жизни. Сегодня я на пенсии, а дети далеко! Поэтому я могу писать, читать, путешествовать, гулять, когда только пожелаю. Ещё (плохо) играть на пианино, готовить (тоже не очень хорошо, но я просто обожаю!), читать газеты в кафе... Однако настоящей страстью остаются чтение и писательство, и я могу всей душой отдаться этим занятиям. Также я стараюсь найти время и для современных книг, и для классики: Флобер, Пруст — вот мои герои!
— Вас интересует судьба вашего романа на русском?
— Сама мысль о том, что то, что я написал, путешествует, очень стимулирует. Каждый раз, когда публикуется книга, и мы об этом все знаем, текст сбегает от автора и живёт своей жизнью: очень возбуждающая идея сама по себе. Хочется узнать, что мой роман будет делать в другой стране, о которой мне мало известно, на языке, который я не понимаю, — от этого интерес только удваивается. Я бы добавил, что работа «Поляндрии» и Марии Пшеничниковой мне кажется одновременно и требовательной, и изобретательной: квадратный формат, типографические хитрости, таящиеся в книге, превращают её в особенно интересный предмет, и я чувствую огромную благодарность в адрес каждого мастера этого издательства.
— Есть ли у вас большая литературная мечта или можно сказать, что вы полностью довольны своей творческой карьерой?
— Уже поздновато мечтать... Сильно сомневаюсь, что я когда-нибудь напишу великий роман, от которого задрожат толпы! Но если бы мне двадцатилетнему сказали, что я буду публиковаться, кто-то будет меня читать, несмотря на отсутствие бестселлеров, я бы очень обрадовался! Именно так я предпочитаю думать о своей писательской карьере: не поддаваясь никаким сожалениям! Поэтому я продолжаю писать, так что большая литературная мечта, о которой вы говорите, никогда меня не покидает!
Беседовала Мария Пшеничникова