Литература интерпретаций, или Что хотел сказать читатель? Переводчик Елена Байбикова о романе Хироко Оямады «Нора»

17 октября 2022

Ставший уже вполне себе мемом вопрос «Что хотел сказать автор?» довольно точно описывает наиболее распространенный тип отношений между читателем и книгой, когда «что» выдвигается на первый план и заслоняет собой все другое, не менее важное: например, то, «как» говорит книга и с «кем» она говорит. Для литературы постмодернизма, к которой, безусловно, относится «Нора» Хироко Оямады, эти вопросы, как мне кажется, являются гораздо более насущными, чем вопрос об авторских интенциях.

Если «что» в произведении — это фабула, сюжет истории, то «как» — это выбранные автором форма, стиль и язык, без которых книга не сможет приобрести индивидуальность, стать значительным произведением. Марио Варгас Льоса в своих «Письмах молодому романисту» говорил, что «именно форма, которую обрела тема, делает историю оригинальной или банальной, глубокой или поверхностной, сложной или простой; форма придает истории и персонажам энергию» (здесь и далее пер. Н. Богомоловой). Он советовал своему неназванному визави по переписке не тратить время на холодный и расчетливый выбор темы или сюжета, а просто начать писать, ведь в итоге «автор не выбирает темы — это они его выбирают».

Я цитирую здесь перуанского нобелиата не просто так, а потому, что именно его Хироко Оямада считает своим духовным наставником в литературном творчестве. В одном из интервью она говорит, что «Письма» попали ей в руки совершенно случайно, но тем сильнее было впечатление от этой книги, которую она прочитала три или четыре раза подряд. Книга Варгаса Льосы подтолкнула ее к тому, чтобы стать писательницей, и его советам она следует неукоснительно.

Так, отправной точкой текстов Хироко Оямады служит ее собственный опыт (например, опыт работы внештатным сотрудником фирмы, вынужденным засиживаться в офисе допоздна, довольствоваться низкой зарплатой и отсутствием социального пакета), но, отталкиваясь от этого опыта, Оямада дает простор воображению и фантазии, создавая свой уникальный, автономный мир, в котором могут не соблюдаться (и, как мы видим, не соблюдаются) законы мира реального. Герои ее книг не тождественны ей — в тексте нет стремления к точному, автобиографичному пересказу событий собственной жизни, однако переосмысленные персонажами внутренние переживания автора делают эту прозу достоверной, реалистичной.

Это особый тип реализма — магический (в отличие от натуралистического), в рамках постмодернисткой литературы он считается наиболее популярным художественным методом. Для японского магического реализма характерны многие черты литературного постмодернизма: аллюзии на произведения современников и предшественников, скрытый анализ проблем современного общества, гиперболизация, доведение до абсурда. А среди его специфических черт — тщательная проработка бытовых и пейзажных деталей и скрытый символизм. Все это мы находим у Оямады.

В «Норе» сплавлены бытовые автобиографические мотивы и символизм. К первым относятся как подробный экскурс в особенности условий работы внештатников, так, например, и тщательное описание палисадника — в детстве Оямада очень любила растения и хотела стать собирателем гербариев. Что же до второго, то наиболее явно в повести актуализирован символизм цвета: белый в традиции японского буддизма — цвет смерти и небытия, черный — цвет силы и знания, красный — защита от злых сил, а сине-зеленый, цвет травы, — витальность, природная энергия. Очевидна и интертекстуальность повести: отсылки к Льюису Кэрроллу и Францу Кафке — на поверхности; из, возможно, менее очевидного для иноязычного читателя — переклички с произведениями таких японских авторов (в том числе заметных представителей магического реализма), как Кобо Абэ, Накагами Кэндзи, Ёрико Сёно и Хироми Каваками. Есть в тексте и гротеск, и, конечно, экзистенциальные темы: социальное насилие и самоактуализация. Неслучайно в отзывах критиков и читателей эта повесть то описывается как символическая экзистенциалистская притча, то преподносится как яркий образчик так называемого J-horror, историй с привидениями, то провозглашается чуть ли не манифестом, переосмысляющим традиционную роль женщины в японской культуре.

Этот эффект «двойного дна», когда произведение обладает как будто несколькими — поверхностным и скрытым — смыслами, считается специфичным для японской постмодернисткой литературы. Писатель-постмодернист отказывается от дидактизма: он демонстрирует читателю некий фрагмент реальности, зачастую магической, но не спешит его растолковать, ожидая, что читатель сделает выводы сам. Варгас Льоса называет этот прием «утаенным фактом». Суть его в том, чтобы умолчания — во-первых, не случайные, а во-вторых, заметные читателю — подхлестнули читательское любопытство и фантазию: «...рассказывать с недомолвками, ограничиваясь намеками, которые будоражат внимание и заставляют читателя активно участвовать в раскручивании истории, вносить в нее собственные догадки и предположения, — это едва ли не самый востребованный прием из писательского арсенала».

Оямада-читатель — а она невероятно начитана — очень ценит это в художественных произведениях. Размышляя о принципиальном отличии развлекательной литературы от дзюнбунгаку (этим термином в японском литературоведении обозначаются художественные произведения современной литературы, противопоставляемые литературе массовой), она сравнивает первую с собирающей линзой, которая фокусирует сюжет, сводя пучок сюжетных линий в одну, финальную точку, а вторую — уподобляет рассеивающей. И тогда фокусировка — это уже работа читателя, совершая которую он может раскрутить историю по-своему, создать свое собственное прочтение, которое с точки зрения Оямады равноценно отдельному, собственному произведению.

По сути, мы имеем дело с литературой интерпретаций, где каждый читатель, интерпретируя текст, находит актуальный именно для него смысл и как бы воссоздает произведение заново не только для себя, но и с точки зрения автора. Как говорит Хироко Оямада, «ни одна читательская интерпретация, какой бы ошибочной она ни представлялась, не вызывает у меня неприятия. В любом толковании есть новизна, и каждое из них по-своему интересно».

Статья опубликована в русскоязычном издании романа «Нора»