Мир победившей энтропии. Полина Бояркина о книге Ласло Краснахоркаи «Гомер навсегда»
Сейчас уже кажется странным, что всего несколько лет назад имя венгерского писателя Ласло Краснахоркаи было известно в России всего лишь нескольким избранным. Странным особенно на фоне буквально культового отношения к нему западных интеллектуалов. Сьюзен Сонтаг назвала его «современным мастером апокалипсиса, побуждающим к сравнениям с Гоголем и Мелвиллом», а председатель жюри Международного Букера — 2015, присудившего писателю победу, Марина Уорнер — «писателем-провидцем, обладающим необычайно напряженным стилем и необъятным языковым диапазоном, умеющим передать полотно нынешнего бытия в сценах одновременно ужасных, странных, вызывающе смешных и зачастую до боли прекрасных».
Краснахоркаи долго не переводили на русский, сам же он еще в 2013 году в интервью Оксане Якименко признавался: «Я всегда думал: если и есть язык, на который стоит меня переводить, так это русский. Если бы не русская литература, я бы никогда не начал писать. Кроме Кафки, главными, кто меня подтолкнул к этому занятию, были Толстой и Достоевский». К счастью, наше с ним знакомство все же состоялось — благодаря покойному Вячеславу Середе — и началось с дебютного романа «Сатанинское танго» (1985), знаменитого, первого в трилогии, которую составляют также переведенная на русский язык Середой «Меланхолия сопротивления» (1989) и пока что (скрестим пальцы) не дошедшее до нас «Возвращение барона Венкхейма» (2016). «Сатанинское танго» — выстроенный как фигуры в танце роман-притча в духе Кафки и Беккета о последних днях венгерского социализма и своеобразном явлении Антихриста. «Меланхолия сопротивления» — антиутопия, где жизнь маленького городка превращается в хаос после прибытия странного цирка, гвоздь программы которого — чучело исполинского кита. «Возвращение барона Венкхейма» — апокалиптическая карнавализованная сатира, написанная на материале венгерской современности.
Уже по этим кратким описаниям понятно, что в текстах Краснахоркаи сюжет — это не традиционная последовательность событий, но ряд пересечений метафизических границ — в лучших традициях литературоведческих трактовок. Упомянутая выше Сонтаг считала, что любая интерпретация делает искусство управляемым, удобным. Так вот проза Краснахоркаи однозначно не такая. Если бы существовало понятие, кардинально противоположное комфорт-ридингу — назовем его дискомфорт-ридингом, — то это было бы идеальное определение для его произведений. Это тексты не движения, но состояния, и состояния, описываемые им, — патологические, ведь никакие другие не могут быть на грани конца. Краснахоркаи отличает почти параноидальное желание ухватить в слове все возможные варианты ответов на любые вопросы о действительности. Это странный — ладно, будем честны, безумный — мир, в котором все существует одновременно. Космос его романов вернее будет назвать хаосом. Это мир победившей энтропии, жизнь на грани умирания, бессмысленная и бесперспективная. Своего рода выцветшая открытка, с течением времени потерявшая первоначальную яркость, да и к тому же покрывшаяся толстым слоем сероватой пыли, — и не случайно киновоплощения сюжетов писателя, созданные не менее известным и гениальным Белой Тарром, выполнены в черно-белой гамме.
И вот теперь в переводе Юрия Гусева (и в память о Вячеславе Середе) в издательстве «Поляндрия NoAge» выходит литературный эксперимент Ласло Краснахоркаи 2019 года — небольшая повесть «Гомер навсегда». Текстово-визуально-аудиальный эксперимент, сопровожденный иллюстрациями Макса Нойманна и музыкальными композициями Миклоша Сильвестера. Эксперимент в жанре артхаусного триллера. Заинтригованы? Я очень на это надеюсь!
Неназванный главный герой повести бежит по южному побережью Адриатики, отчаянно пытаясь оказаться на шаг впереди своих преследователей, при встрече с которыми его ожидает не что иное, как смерть. Он изо всех сил путает следы, по ходу дела предаваясь полубезумным размышлениям о том, что для него не существует прошлого и будущего, равно как и жизни, чтобы в финале обнаружить себя неподалеку от грота, где, по легенде, Калипсо семь лет удерживала в плену Одиссея, — и наконец-то испытать чувство сродни покою.
Это вторая совместная работа Краснахоркаи с Нойманном: первой была вышедшая в 2010 году книга «Животное внутри» (Animalinside) — новелла, ключевым сюжетом которой становится попытка некоего неназванного существа высвободиться из плена. Если там изображение и текст словно вступали в борьбу за внимание читателя, то в «Гомере навсегда» текст, жутковатые абстрактные иллюстрации и беспокойный саундтрек дополняют друг друга, работая на передачу параноидального состояния от героя — к читателю. Состояния человека, находящегося на волоске от падения, — прямо в пучину безумия. Эта книга предполагает не быстрое взаимодействие, но прием гомеопатическими дозами. Сами предложения, подчас длиной с целую главу, путают читателя, словно протагонист своих преследователей, создают ощущение вязкости, и если время от времени не отрываться, можно застрять вконец и словно муха, прилипшая к ленте, трепыхаться в поисках ускользающего смысла.
Кажется, любое произведение, главный герой которого совершает некоторое перемещение, принято сравнивать с гомеровской «Одиссеей» — в случае с произведением Краснахоркаи это сравнение более чем правомерно и очевидно уже с заглавия. Финал же, где протагонист выходит к пещере Калипсо, представляет собой диалог с гомеровским текстом: для Одиссея пребывание в плену было своего рода духовной смертью, а освобождение — возвращением к жизни. Для главного же героя Краснахоркаи все ровно наоборот: жизнь не существовала до этого момента. Тут вспоминается странная, как будто ни пришей ни пристегни, глава с презрительным рассуждением о мышах. Но стоит вспомнить статью Максимилиана Волошина «Аполлон и мышь», из которой мы узнаем, что мышь олицетворяет собой убегающее мгновение, а также следующее рассуждение героя: «прошлое для него не существовало, существовало лишь то, что происходило в данный момент, он был пленником мгновения и врывался в это мгновение, но в такое мгновение, у которого продолжения нет, как нет и более ранней версии, так он сказал бы себе, если бы между двумя мгновениями у него было время подумать о том, что ему ни прошлое, ни будущее не нужны, ведь ни того, ни другого не существует», — как все становится на свои места.
Впрочем, «он и не знал, что есть нечто такое, что является его жизнью, он видел, что у других это тоже есть, но оно тоже не жизнь, другие точно так же, как он, не располагают чем-то таким, что можно назвать жизнью».
...если говорить совсем точно, страдание объекта — и есть жизнь, так что у жизни как таковой, жизни как чего-то взятого само по себе, нет вообще ничего, лишь у внутренних процессов в ней есть что-то, что вспыхивает, подобно искре, и тут же растворяется, гаснет в безумной сутолоке следствий...
«Гомер навсегда» язык не поворачивается назвать просто книгой, это 3D-медиа, воздействующее сразу на несколько органов нашего восприятия, воплощающее саму идею тревоги. Главный герой находится в состоянии непрерывного побега от невидимого врага, но не столь важно кто бежит, от кого и почему, важно само движение (в этом смысле текст сближается с «Бегунами» Ольги Токарчук) и вызывающее его беспокойство. И этот непрерывный побег от самой идеи дома в неопределенный пункт назначения очень точно схватывает такое знакомое многим сейчас ощущение.
Полина Бояркина, литературовед, редактор,
научный сотрудник Пушкинского Дома.