Старожилы действительно верили, что в пещере живут феи...
Французская писательница Виолен Беро, автор романа «Как звери», вышедшего в NoAge в переводе Марии Пшеничниковой, рассказала о жизни на ферме, об ограниченности современного общества и осознанном отказе от материнства, о древних легендах и единственно верном, на ее взгляд, финале.
— В предисловии к роману вы отмечаете, что он стал частью проекта, посвященного теме эволюции современного общества, над которым вы до сих пор работаете. Можете рассказать о нем подробнее? Это будет серия книг с разными героями, в каждой из которых исследуется та или иная проблема? Будут ли романы объединены местом действия?
Нет, это не будет серией книг с одними и теми же персонажами или одним и тем же местом действия. В последующих книгах не будет ничего общего с романом «Как звери». Скорее это будет продолжением моих личных размышлений об эволюции современного западного общества.
— Главный герой Медведь обладает даром лечить животных. Как родилась эта идея? Был ли какой-то реальный прототип у героя? Или это сюжет некой легенды?
Эта идея появилась благодаря моему личному опыту. На протяжении нескольких лет я была фермером (содержала лошадей, коз и некоторых других сельскохозяйственных животных) и периодически принимала у себя на ферме детей, которые состояли на лечении в психиатрических больницах. Между этими детьми (которых наше общество называет «ненормальными», изолируя в спецучреждениях) и моими животными часто происходило невероятное взаимодействие, как будто они владели неким инстинктивным способом общения, который мы, «нормальные» люди, утратили. Я была поражена. И это стало отправной точкой романа.
— В книге чрезвычайно любопытная повествовательная структура — в форме свидетельских показаний. Как возник этот прием? На ваш взгляд, добавляет ли это сюжету некоей кинематографичности?
Когда я пишу, то отталкиваюсь от определенной проблематики. В данном случае я хотела рассказать о человеке, отличающемся от остальных, и его отношениях с другими людьми и животными. И я начала не придумывать историю, а искать нужную форму, которую примет мой роман. Я должна была найти повествовательную структуру прежде, чем начать что-либо рассказывать. Такая структура должна содействовать раскрытию замысла в не меньшей степени, чем сюжет. Это лежит в основе моего подхода к писательской деятельности.
Вы, читатели, угадываете кинематографический эффект, но он является следствием особенности структуры, а не того факта, к примеру, что я описываю какое-то конкретное место. И, отвечая на ваш вопрос касательно кино, конечно, мне бы хотелось, чтобы книга однажды стала фильмом. В настоящее время она легла в основу театральной постановки, хотя это и другой жанр.
— Обычно истории о несправедливости в обществе, описанные в современных литературных произведениях, происходят в больших городах. Вы же переносите читателей в принципиально иную атмосферу: глухая деревушка посреди гор. Кажется, что нас ждет настоящая поэтичная притча, но чем больше погружаешься в текст, тем дальше уходишь от идиллической картины мира, понимая, что жестокость таится даже в самых живописных, тихих местах. А как бы вы сами описали жанр романа? На какую читательскую аудиторию он рассчитан?
Я живу очень далеко от города, в среде, близкой к той, что описана в моей книге, — в горах, посреди леса, вокруг меня мало людей (больше диких животных, чем людей!). Мне необходимо было рассказать об этой среде, потому что нас, кто так живет, мало, и все мы очень отличаемся друг от друга, как и персонажи, дающие показания в книге, но нас объединяет территория, на которой мы живем и которая не интересует ни политиков, ни экономических лидеров, почти заброшенная земля. И для меня очень важно рассказать, что в этой глубинной сельской местности, на этой скромной окраине нашего общества живут интересные люди!
Что же касается жанра книги, то я отвечу, что он не поддается классификации и является произвольным: этот роман об ограниченности нашего общества, которое всегда хочет все систематизировать — людей, отношения, — общество, в котором (как говорят феи в тексте) все должно соответствовать установленной раз и навсегда норме.
«Как звери» предназначен для широкого круга читателей, я убеждена, что литература должна быть доступна всем, независимо от возраста, происхождения, культуры. Если текст хорошо написан, сюжет хорошо построен, каждый должен иметь возможность прочесть книгу.
— В романе, помимо истории о несправедливости и жестокости по отношению к главному герою, поднимается еще одна важная тема — право женщин на свое тело и свою судьбу. Речь о том, что некоторые из них не хотят становиться матерями, о чем нам косвенно намекают уже с шестой главы, а также с «песни фей», предваряющей главу номер семь. Иные беременеют, становясь жертвами насилия. Вы рассматриваете вопрос через призму времени. Устами одной из героинь, которая добровольно приходит в полицейский участок дать показания (символично, что ее рассказ идет следом за показаниями Мариэтты), как бы говорят женщины прошлых поколений — те, у кого было меньше возможностей и прав. Насколько нам известно, это не первый ваш роман, где поднимается тема неприятия материнства. Расскажите, пожалуйста, почему лично для вас эта тема так важна? И в чем отличие данного романа от предыдущих, почему в «Как звери» акцент с этой темы все же смещен в сторону беспощадности местных к Мариэтте и ее сыну?
Я все время пишу о женщинах, о женском теле, горестях и эмоциях, которые они испытывают, и конечно, о взаимоотношениях матери и ребенка, а также, в некоторых своих произведениях, — о желании или нежелании иметь детей. Я отношусь к тому поколению (мне сейчас 55 лет), когда считалось нормой, что всякая женщина обязана стать матерью, те же, кто не испытывал такого желания, вызывали большие вопросы у общественности. Кроме того, я сама отказалась от намерения производить на свет ребенка, и это был совершенно эгоистичный выбор: мне хотелось сохранить абсолютную свободу, и эта свобода казалась мне категорически не совместимой с ролью матери. Я убеждена, что можно реализоваться как женщина, не будучи матерью. Поэтому я часто и пишу о тех, кто не готов иметь детей...
Эта тема мне не кажется в романе главной, по крайней мере до предпоследней главы. При этом в книге затрагивается множество различных тем, и каждый читатель может найти в ней что-то свое: одни будут читать книгу, фокусируясь на отношениях матери и ребенка, кто-то будет воспринимать текст с другого ракурса — принятия или непринятия материнства, а кто-то и вовсе сосредоточится на чем-то совсем ином.
— В книге часто можно встретить отсылки к легендам, местному фольклору. Даже прозвище главного героя — Медведь — одни связывают с его привычкой рычать при приближении незнакомца, а другие вспоминают легенду о том, что если ребенок растет без отца, то он является отпрыском медведей. Скажите, а легенды о феях тоже существуют? Или они являются частью писательского замысла?
Я живу в горной местности, в Пиренеях. Это малонаселенный регион, в котором легенды по-прежнему живы, и старожилы часто их рассказывают. Долгое время я обитала в маленькой деревушке недалеко от большой отвесной скалы, в которой была пещера, поистине недоступная, и ее на самом деле называли «Пещерой фей». Я очень часто пасла моих коз под этой скалой возле пещеры, и местные говорили мне, что там очень опасно, так как скалы неустойчивы, а склон слишком крутой. Но, кроме этого, мне рассказывали и о феях, что они будут следить за мной, оберегать меня. Старожилы действительно верили, что в пещере живут феи...
— Нигде в романе мы не встречаем каких-либо указаний на временной промежуток, когда происходят описанные события. Какой это примерно год? Или временная привязка не столь важна?
Я не указываю на какой-то конкретный временной период, так как горы, где происходит действие романа, существуют как бы вне времени. Для меня описанная история происходит в наши дни, вместе с тем среди жителей гор до сих пор есть те, кто живет так же, как и их предки сто лет назад. Тем не менее важно, чтобы история не теряла своей актуальности, потому что наше нынешнее западное общество все больше ужесточает свое отношение ко всему, что не является установленной им нормой. Когда-то человек, отличающийся от всех, мог найти свое место в деревне, а сегодня его запирают в психиатрическом учреждении, скрывают от посторонних глаз, он становится бесполезным для общества, обузой для него. Только вдали от всех (например, в горных районах) эти люди все еще могут быть вплетены в социальную ткань.
— В романе только у трех героев есть имена. Это — Мариэтта, школьная учительница мадам Лафон, которая рекомендовала отправить Медведя в спецучреждение, и еще сосед — фермер Август. Почему именно они? И почему у других героев нет имен?
Я не слишком-то люблю давать своим героям имена. Во всех моих книгах, если я могу этого избежать, я стараюсь этого не делать. Главный недостаток имени заключается в возможной коннотации с социальным слоем, эпохой, страной, к которым оно может относиться. Придумывать персонажей без имени (и часто — без описаний внешности) позволяет мне дать читательскому воображению больше свободы. По этой же причине мне не нравятся чересчур реалистичные иллюстрации на обложках моих книг, потому что они изначально настраивают читателей определенным образом, а мне хочется дать простор их фантазии.
— Мы читаем роман с точки зрения разных героев — от тех, кто относится к Медведю сочувственно, до тех, кто яро его обвиняет. По-вашему, в чем корни человеческой жестокости? И кто из героев для вас самый «страшный» — кто молчит и остается безучастным (этакое молчаливое согласие) или же тот, кто, недолго думая, громко обвиняет?
Мне трудно ответить на этот вопрос, так как я не размышляла об этом во время создания романа. Я просто доверилась потоку сюжета — пусть идет как идет, и затем через какое-то время должна была признать, что в моем тексте говорят все герои, кроме Медведя (хотя именно его в первую очередь затрагивает эта история), и эти «все» непременно думают, что знают о других всё, и убеждены в том, что именно им известна истина. И, возможно, мне хотелось донести следующее: в этой истории жандармы по долгу службы пытаются узнать правду, в то время как правда — у каждого своя. То есть, по сути, не существует одной единственной правды! Ведь жизнь гораздо сложнее.
Беседовала Юлия Кузмина